Об этом мы говорили все три дня, что жили в лесу. Нет, не все мы делаем честно, не все так.
Об этом наш материал:
Нас похоронят на высотах, которые мы все-таки берем
Мы были в лете, а уезжаем в осень…
Или несколько походных приключений
Ишо раз целую тебе, Оксюточка, в твои губочки, в твои кари очи, твой носичек. Не забудь меня сироту на чужбине…
Первая осень войны
Первая, самая трудная осень войны. После нее стало легче – зимой враг был отброшен от столицы. Но ее судьба во многом решалась в октябре 41-го.
в несколько строк
Каждую осень с нетерпением ждем новичков в десант. Поймут и останутся с нами… или уйдут?
Кто они, эти новички?
За всё, для чего не находится слов
Я был в плену
Трагедия – это обычное дело на войне. Трагедия социальных групп – это новость Великой Отечественной. Она создана гитлеровской армией, и по сути дела, трагически нашей закончена.
ЗА КЕМ ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
Что такое десант?!
Возвращаемся на круги своя?!
Да, сегодня мы снова вспоминаем: когда и как родилось это движение – «Снежные десанты» Казанского государственного университета. Снова вспоминаем: с какой целью собрались студенты конца 60-х, чтобы назвать себя военно-патриотической организацией.
Давайте вместе посмотрим назад. Ответить на эти вопросы не так-то уж и сложно: остались в архивах воспоминания, осталось положение о военно-патриотическом объединении «Снежный десант», написанное первыми из нас.
…Изучение Великой Отечественной войны началось с боевых путей частей и соединений, сформированных в годы войны в Татарии. Через призму дивизионных наступлений и отступлений мы начали учиться смотреть на войну с двух сторон: как на правду и как на неправду.
Война перестала умещаться в нашем представлении в округленные рамки двадцати миллионов погибших… Становится все труднее разобраться со всей Великой Отечественной войной сразу. Ещё труднее найти свое место, место «Снежного десанта» в огромном потоке Великих побед и невеликих поражений, который накрыл большим белым пятном историю страны с 22 июня 1941 по 9 мая 1945 года /кстати, и эти даты, на мой взгляд, очень условны и, скорее всего, имеют формальный характер/.
Будем честными: не все оказались готовыми к работе в настоящее время. Для настоящей поисковой работы сегодня необходимо иметь тщательную теоретическую подготовку. Известно, что надо буквально проштудировать массу литературы и имеющихся уже документов, чтобы наша работа в поиске принесла результаты.
Очень жаль, что среди нас не все самостоятельно идут в архивы, музеи, военкоматы и библиотеки. Многие еще ожидают приглашений для работы, занимают позицию сторонних наблюдателей, не упуская при этом малейшей возможности побрюзжать в адрес комсоставов. Это порой создает нервозную обстановку, вынуждает заниматься выяснением отношений внутри десанта, но не работой. По-моему, мы уже прошли этот этап нашего становления, когда на первый план встают задачи названия нашей организации, постоянного изменения структуры и т.п.
Цель десантов остается прежней, а формы работы уже в основном оформились. Прошедшая конференция «Снежных десантов» ещё раз показала нам всем наши ошибки: это и отсутствие хорошей координации поиска, и наша неопытность исторического осмысления найденных документов, которые начинают безропотно оседать в десантских архивах, и наше неумение просто «рассказать» о найденном и увиденном широкой аудитории.
Мы постепенно теряем опыт предшествующих поколений десантников, отметаем его как что-то устаревшее…, но новое не всегда приходит на замену.
Может, стоит ещё раз внимательно просмотреть те положения о десанте и те разработанные уже формы работы, которые написаны первыми из нас…
Десант истфака начинает новую тему – Вяземское окружение 1941 года. Удачная операция немецкого командования или разгром Красной Армии? Думаю, что мы сможем разобраться в этой загадке.
Подобной поисковой работы мы еще не имели. Продолжаем учиться искать истину.
А пока подготовили и провели в десанте небольшую лекцию с имеющимися сведениями об этой катастрофе 1941 года с почти миллионом попавших в плен красноармейцев.
Предполагаем большое внимание уделить работе с очевидцами тех неприятных для воспоминания событий в зимнем походе.
Весной 90-го года в Смоленской области предполагается проведение Всесоюзной Вахты Памяти. Было бы очень здорово, если мы сможем подготовиться к этой работе.
Пока ещё есть время.
Автор: Зинуров А.
Э. Хуснутдинов: Походы по боевому пути… Закончилось изучение 336-ой стрелковой дивизии. А что толку, что изменилось после того, как мы прошли почти через всю страну по следам этой дивизии? Набрали материал, который лёг мёртвым грузом в архиве. Не потому, что не умеем обрабатывать, а скорее потому, что повторили уже известные факты, события, истины.
Тогда и созрело решение – попытаться узнать правду об окружении под Вязьмой. Узнать и рассказать другим.
Вот уже скоро двадцать лет, как существует «Снежный десант» исторического факультета. С годами накапливался опыт работы, менялись её формы, появлялись новые. Но оставалось главное направление-изучение боевых путей воинских соединений, сформированных в Поволжье. В этом году в осеннем походе было завершено изучение боевого пути 336-й житомирской дивизии. Что же это дало десантникам и десанту?
Для тех, кому посчастливилось пройти от Рузы до Львова 336-я открыла новую Великую Отечественную, во многом непохожую на с детства знакомую, войну, и что же остальные, те кто лишь провожал и встречал десант с походов? Они наслышаны о «прелестях» походной жизни, о пеших переходах, возложениях, концертах и не более.
В истории и боевом пути дивизии практически ничего нового не появилось: подтвердились давно уже известные факты, события. И лишь операция «Письмо» и встречи с ветеранами давали нам какие-то конечные, осязаемые результаты…
Не секрет, что есть эпизоды войны, о которых мы знаем очень и очень мало, а то и практически ничего.
Уже два года мы ездим в Гагаринский/ Гиатский район Смоленской области, в долину смерти пятой и тридцать третьей армий. Но мы до сих пор не знаем, что за части воевали там, чьи имена устанавливаем. Такие долины разбросаны по всей стране, где прошла война. Есть она и в Вяземском районе, где в октябре 1941 года были окружены четыре армии, тысячи и тысячи жизней, по официальной версии это была успешно завершённая оборонительная операция, которая задержала вражеские полчища, рвавшиеся к Москве. А когда встал вопрос – что далее изучать десанту – мы решили остановиться на Вяземском окружении.
При этом теряется масштабность похода, протяжённость маршрута, но основные, главные традиции десанта остаются; те же встречи с ветеранами /вот только более целенаправленный поиск в беседах с ними/, та же работа в РБК, музеях, редакциях газет. Практически не изменяется агитационно-пропагандистская деятельность десанта, усиливается работа в предпоходный период с целью сбора материалов в архивах.
В конечном итоге мы будем более профессионально вести поиск, и самое главное – вырастет конечный результат, итог – то, что играет немаловажную роль в жизни десанта.
А. Горшков: Вяземская операция 1941 года, оборонительная операция войск Западного и Резервного фронтов, проведённая 2-13 октября в ходе Московской битвы. Немецко-фашистское командование планировало двумя мощными ударами из районов Духовщины и Рославля в общем направлении на Вязьму прорвать оборону Советских войск, окружить и уничтожить главные силы Западного и Резервного фронтов и затем развить наступление на Москву.
Второго октября противник перешёл в наступление, в первый же день ему удалось прорвать оборону советских войск на духовщинском и и Роснаильском направлениях, продвинуться вперёд на пятнадцать-тридцать километров. Контрудары армейских, а затем и фронтовых резервов проведённые с утра третьего октября не дали ожидаемых результатов. Решение на отвод войск на Ржевско-Вяземский оборонительный рубеж осуществить также не удалось.
Дивизии 3-ей и 4-ой танковых групп противника седьмого октября соединились в районе Вязьмы и отрезали пути отхода четырёх наших армий /девятнадцатой, двадцатой, двадцать четвёртой, тридцать второй/. Окружена также оперативная группа генерала Болдина.
Для этой цели привлекались основные силы группы армий «Центр», включающие семьдесят пять процентов пехотных и более пятидесяти процентов танковых и моторизованных дивизий своего состава. Из числа этих войск противник создал две сильные ударные группировки, имевшие подавляющее превосходство в силах и средствах над советскими войсками, особенно в танках орудиях и минометах.
Войска Западного фронта занимали оборону на главном московском направлении в полосе шириной триста сорок километров от озера Селигер до города Ельня. Резервный фронт двумя армиями оборонял рубеж от Ельни до ж/д Рославль-Киров в полосе шириной до ста шестидесяти километров.
Окружив нашу группировку, враг методично сжимал кольцо окружения. Он применил тактику выжидания, чувствуя, что вскоре у окружённых кончатся боеприпасы. Однако советские войска под командованием М. Ф. Лукина активными действиями двадцати восьми дивизий противника, четырнадцать из которых не смогли освободиться для дальнейшего наступления на Москву. Так, окружённые способствовали восстановлению оружейного фронта, и позволили командованию выиграть время для организации сопротивления на Можайской линии обороны.
В середине октября часть наших окружённых войск прорвалась из окружения, некоторые соединения вели партизанские действия в тылу врага, судьба других неизвестна. По данным Г. К. Жукова, приведённым в журнале «Знамя» / № 12, 1986 г./, наши потери в ходе Вяземской операции составили шестьсот тысяч человек.
Это вкратце всё, что мы знаем о боях под Вязьмой в октябре 1941. Тома различной литературы о битве за столицу и эти скупые строки о событиях, которые может быть решили судьбу Москвы. Почему так? Конечно, горько говорить о наших неудачах, потерях, поражениях, но без этого нельзя написать правдивую, объективную историю войны, нельзя написать то, зачем все наши походы, вся наша работа в десанте.
И ещё. Работая в РБК города Вязьмы мы просматривали карточки погибших в боях за район. Их в архиве военкомата-всего лишь три тысячи восемьсот шестьдесят восемь…
Ч. Гимадеева: Летом этого года в Витебске состоялась встреча ветеранов 334-ой стрелковой дивизии. Белорусская земля чествовала своих освободителей. Я побывала на этой встрече и услышала рассказы о войне из уст её участников.
Под вечер, после насыщенного культурной программой дня, ветераны собрались у общежития, где их разместили; чтобы посидеть, поговорить с ними, вспомнить молодость. В один из таких вечеров я услышала рассказ ветерана 334-ой стрелковой дивизии командира санитарного батальона Семёна Ильича.
Судьба этого человека переплелась с историей города Витебска. Дед и отец жили в этом городе. Деда за покушение на власть выслали в Сибирь. Сам Семён Ильич участвовал в его освобождении. Будучи командиром медсанбата, он делал операции, организовывал оказание первой медпомощи раненым.
Крадучись, четыре фигуры вылезли из воды. Под ногами захрустела галька. Огляделись-нет никого. Всё было спокойно. Тишину нарушала набегавшая на берег волна. Немцы, увидев их, смекнули – русская разведка. Притихли, будто и не было их здесь.
Разведчики переглянулись. Решили, что немцев здесь нет, и повернули обратно. Переправившись назад, сообщили, что немцев на том берегу нет.
Началась переправа. И вдруг с противоположного берега застрочил пулемёт. Немцы расстреливали в упор. Река от крови стала красной.
Наш медсанбат уже сворачивался, – продолжает Семён Ильич, – вдруг стало поступать много раненых, и мы тут же на столах стали делать операции. Это было в июне 44-го.
Много страданий видел этот человек, ко многому привык, но война оставила свой неизгладимый след в памяти. Вспомнил Семён Ильич о трагедии тех, кто попадал в штрафные роты.
Попасть в штрафные роты нетрудно, а оправдаться перед Родиной человек мог только после ранения. Часто ранение было тяжёлое, кончалось смертью.
– Вот у нас был капитан медслужбы Кукорь. Раненых на грузовых машинах переправляли в госпиталь. Необходимо проверить, как наложены шины и жгуты. Это поручили Кукорю. В двух грузовиках он осмотрел. Доложил, что всё в порядке, хотя третья машина осталась неосмотренная. А как оказалось, в пути у одного раненого развязался жгут. Кукорь отправился в штрафной батальон.
Лишь после войны узнали, что Кукорь погиб от касательного ранения в висок.
Ах, война, война… Лучшие годы были положены на плаху. Командиру батальона медсанбата было двадцать три, остальным – девятнадцать, двадцать, двадцать два года. Но молодость брала своё, они были молоды и не жаловались на судьбину. Не жаловались на скудный паёк, на тяжёлый изнуряющий труд, когда раненый в кисть военврач вынужден был оперировать.
Семён Ильич беседовал ещё с ветераном 334-ой стрелковой дивизии Сергеем Ивановичем Кочневым. Они вспоминали…
Воспоминая о войне, в них мы видим людей той поры, дух того времени. Воспоминания – это частичка души человека и часть его жизни.
Дорогой Внук! Пишу тебе последнее письмо. Я при смерти. Помираю «живой смертью». Все больницы отказались лечить меня. Самое страшное то, что щека во рту разбухшая, мне есть невозможно. Тебе покажется странным, что я пишу. Принял большую дозу болеутоляющего…
Те, кто попал в плен и хотел перейти к своим, встречали как изменников. Пойми внук, идейных изменников не было. Никакие там идеи, а первое – съесть кусок хлеба руководил этими изменниками. Съесть! Олежка! Как я страдаю этим сейчас. Как старому человеку мне и так не хочется есть, а тут еще такая невозможность. Прощай.
Дед Федор
Гришко Федор Трофимович
***
Военная биография. Родился в 1907 г. Командир взвода запаса артиллерии, на войну призван 1.09.41. Пленен – 26.05.42 в составе войск Харьковской группировки, состоявшей из трех армий.
При вывозе за границу бежал с поезда.
Возвратился поездом на Украину, в Днепропетровск. Прошел на Родину – в Полтавщину через семьсот километров полицейских преград. Легально прожил четыре месяца. Назначили под репатриацию на Германию. Перешел на нелегальное положение, связался с подпольем. Выполнял работу разведчика ж/д движения.
После освобождения Полтавщины прошел проверку, восстановлен в звании…
Я услышал крик. Всю жизнь об этом он не мог сказать и полушепотом. Не поняли бы и даже осудили. Да и сейчас, как мне кажется, это не для каждого.
Бывало на войне: умирает солдат, голос не подчиняется ему, а он кричит. Кричит и с ужасом понимает, что его не слышат.
Пытается – и в пустую. Каждое усилие приносит ему страдание, приближает к смерти, и пытается превозмочь боль. Ему уже ***, что никто его не услышит, и надежда ***, но уйти из жизни, не высказав самого главного, не передав его, он не в силах. В этой ситуации самое трагичное и страшное – *** безнадежно.
*** над чем пришлось задуматься мне, может быть, заденет еще кого. Человек держится за жизнь, выбирает ее, согласен даже на адское существование. Но все-таки тот час, полдня, неделю, пусть в плену, умирающий с голоду вдруг кидается, как **ный, нет! Не на еду, только на обещание быть сытым.
Он не кинулся, да и не предлагали, а ведь как он им завидовал…
– Я командир взвода артиллерии. На войне с первого сентября 41-го. Пленен двадцать шестого мая 42-го в составе войск Харьковской группировки.
Это было на узловой ж/д станции Лозовая. Полевой лагерь военнопленных, площадь с квадратный километр, огороженная колючей проволокой высотою три метра. Военнопленных полно, большинство лежит голодные, обессиленные; мы шли сюда пять дней, кормимся – что у кого было. Немцы ничего не предпринимали, чтобы нас покормить.
По лагерю объявляют:
– Комиссары есть – выходи. Никого.
– Коммунисты есть? Никого нет.
– Евреи есть – выходи. Никого нету.
От командования выходит, причем одетый в гражданское, с виду еврей; он оббегает колонну, осматривает. Подозрительно выспрашивает:
– Ты жид? – требует, – Покажи обрез.
Если оказался кто еврей, сразу же его забирает немец-конвоир.
– Командиры есть – выходи.
Кое-кто выходит, их строят в колонну возле немецкого командования. Я как услышал, что после евреев командиры, подумал: «Соседство опасное», и снял квадраты с петлиц.
Попав в плен, я их сымал, а потом я увидел, что немец рядового за нарушение, скажем строя, пихнет, ударит. А командира предупреждает словом, причем щелкнет каблуком, возьмет карабин свой «на караул». Я и одел квадраты.
И вот по лагерю идет и что-то выкрикивает грузин, потом появляется армянин, тоже что-то выкрикивает на своем языке; что – оно мне не понятно. В общем, прошло так с выкрикиваниями много нацменов. И вот идет и по-русски с незнакомым мне выговором зазывает казаков, названия их я не запомнил. Но из его зазывания узнал: они будут жить в отдельном лагере, в лучших условиях, как нация, угнетаемая Советами. Дадут им гражданскую работу и будут хорошо кормить.
Самое страшное в плену – голод. Услышав обещание о кормежке, позавидовал я нацменам. Этого добра в плену не имели русские, украинцы и белорусы.
Когда отгруппировались все нацмены, видел и татары были. Причем колонна более сотни. Все в новых шинелях – видно с нового пополнения нашей армии.
Его освободили двадцать третьего декабря 1943 года. Прошел проверку, восстановлен в звании и должности командира батареи. В 45-м он вновь встретился с «нацменами».
– Польша, январь 45-го. Мы наступали. Я вел батарею на конной тяге, сам ехал на лошади впереди. Проезжаем деревней; из одного двора выходит поляк, дает мне знак остановиться. Остановился. Поляк говорит мне: «В его хате есть немец, разговаривает по-русски, хочет, чтобы его передели. Мы вошли.
Там человек, на нем шинель того же материала, что и в РОА (власовец), но покрой и петлицы другие, не знакомые мне. Я заговорил с ним. Оказалось – он татарин с Казани. В плен попал в нашей группировке. Это вызвало у меня чувство дружбы. Попросил поляков, чтобы переодели его до нательного белья.
Я имел опыт. Еще в 43-м, на Украине, к нам перебежал власовец, его расстреляли. Поляки начали советоваться и подбирать ему одежду. Я начал давать ему советы, что говорить при задержании. И в это время в хату входит военный в овчинном черном полушубке и, глядя на татарина, каким-то милым голосом заявляет: «А вот он, а я его ищу».
Услышав это, я повернулся к вошедшему. Он спокойно доложил мне: «Я сержант загрядотряда, собираю вот этих власовцев». Услышав это, татарин возбужденно возразил: «Я не власовец», и назвал себя тем, как их немецкое командование называло. Вынул документ, обратился ко мне:
– Может, вы прочитаете?
– Не могу, ответил я.
Он вынул несколько фотографий портретного размера, там была снята работа плотников, землекопов. На них он показал себя. Рассказал, что сперва их вывезли в Германию, и они работали на восстановлении разрушений, которые получались от бомбежек. А когда немецкая армия, отступая, вошла в Польшу, их привезли к передовой для работы по сооружению оборонительных линий.
Мне запомнилось, как он с восклицанием сказал:
– Как мы радовались – немцы отступают; авось и нам где-то удастся перепрятаться и перейти к своим. Немцы все нас отгоняли. А здесь леса большие и нам удалось спрятаться от них дождаться своих.
Выслушав все это, сержант сказал татарину:
– Поедешь со мной.
Я вежливо сержанту советовал:
– Пусть переоденется и идет в тыл; переодетого задержат и направят в полевой военкомат, мобилизуют, и он возвратится к нам кончать немцев.
Сержант не согласился. Тогда я предложил:
– Пусть напишет письмо жене, я отошлю.
Но он даже не разрешил мне записать адрес его жены, добавив:
– Я сам напишу домой, ему ничего не будет.
На другой день, рано утром, в расположении заградотряда они кучей лежали один на другом, расстрелянные. Глядя на них подумал: «Как я счастлив, что я не нацмен».
Немцы им насильно, не спрашивая согласия, одели эту форму. Узнал у заградотрядцев: татар было более ста двадцати человек.